Быть Джоном Малковичем / Being John Malkovich - ДРУГОЕ КИНО — LiveJournal
drugoe_kino
Название: Быть Джоном Малковичем
Оригинальное название: Being John Malkovich
Год выпуска: 1999
Жанр: Комедия
Выпущено: Propaganda Films, США
Режиссер: Спайк Джонс
В ролях: Джон Кьюсак, Джон Малкович, Кэмерон Диаз, Кэтрин Кинеар, Орсон Бин, Чарли Шин
«Общий высокий уровень статьи как-то резко дисгармонировал с двумя ошибками в одном слове».
«Ваши рецензии похожи на уроки литературы в школе, чем больше там проводилось анализов, к примеру, романа «Мастер и Маргарита» тем больше он раздражал учеников. Вы просто пишете с позиции преподавателя ВГИКа или на худой конец аспиранта филиала МГУ на преподавательской практике по «Истории кино» для Жур.фака… Так что я с Вашего позволения продолжу читать. »
«…фильм полное дерьмо, одно из лучших доказательств, что существует артхаус только ради того, чтобы быть артхаусом. Полная нереалистичность.
Ещё и на больной для многих теме сыграл…»
«…режиссёр не утверждал себя и свою, да и вообще какую-либо, точку зрения по этой проблеме. Он сделал отстранённую от оценочного восприятия работу. Показал вещи, как они есть или, вероятно, могут быть».
Картина снятая Спайком Джонсом –довольно жесткое высказывание о природе человека, его внутренних потребностях. Несмотря на свою якобы комедийную форму и нереальность происходящего – эдакий абсурдный сюрреализм – фильм содержит далеко не комедийного характера мысли. Возьмем хотя бы одну из идей автора: заглавную. Это проекция зрителя на актера – тема разобрана уже по косточкам, но все же стоит отметить как самобытно и оригинально высказываются по этому поводу создатели картины. Проще говоря, речь о том, как зритель становится на время картины героем с экрана – проецирует себя на него – влезает в шкуру персонажа на время фильма: ухабисто приударить за девкой, красиво растянуть ее в позе 110, выиграть у грязного урода-мафиози бабло в рулетку, стать столь же стройным со штанами где-то между лобком и членом как у Бреда Пита, одолеть монстров, вбить кол в вампира – все что угодно. Все это предлагает нам улыбчиво Голливуд с их умением заарканить проекцию зрителя. Кауфман и Джонс здорово высмеивают зрителя и его отождествление себя с голливудской бравадой. Но эта картина была бы пресной, если б только эту идею содержала в себе. По сути идея о проекции зрителя на актера – способ рассказать и показать некий глубокий акт медиумного вселения в тушку актера Малковича и через эту тушку раскрыть куда более глубокие темы.
Безусловно синий бархат штор и марионеточник в начале картины – не просто так. Перед нами казалось бы уже заезженное представление жизни как спектакля, но в данном случае кукольник и кукла меняются местами. Создавая проекцию на актера, зритель хочет не просто быть персонажем, но более всего тем кто этим персонажем управляет. Самое большое удовольствие, как заметила сексапильно-убойно улыбающаяся Максин, это «когда ты в теле Малковича, но ты им управляешь, ты заставляешь его трахать меня как хочешь ты» - само тело актера это лишь хорошая красивая кукла – оно представляет небольшой интерес, а вот манипуляция им…. Отсюда и рождается страдающий герой со своим театром марионеток и его супруга Лотти, помешанная на животных и имеющая над ними власть, которая у нее проявляется в приступах истерической заботы. Именно ужас осознания себя марионеткой демонстрируется в начале картины. Ужас и красота этой трагической зависимости от кукловода: кукла разбивает зеркало и смотрит на марионетчика. Малый спектакль, который кажется большим, превращается в спектакль одного марионетчика с поддельными аплодисментами и музыкой. И какую же остренькую метафору разворачивают из этого создатели картины.
Все эти милые животные супруги героя Лотти – это не только власть, а подражательство человеку: голосом попугая, обезьяной – все эти отражения есть насущная необходимость хомосапиенса. Герою-человеку нравится все, что может его отражать и подражать: пересмешки попугая, или обезьяна которой нужен психотерапевт.
Еще одно прекрасное решение для картины – это офис между этажами с помещением, в котором человек не может выпрямиться. Этаж между – это словно о природе человека: он хочет быть актером, совершенством и в то же время кукольником и самим собой. Некое состояние между.
Седьмой с половиной этаж и низкое помещение – это в первую очередь неспособность человека быть полноценным. Насмешка над вечной проблемой человеческого недовольства своим собственным положением. Человеку, видите ли, всегда чего-то не хватает. Быть собой – этого недостаточно. Дико стесненное положение.
Решения и образы этой картины так пластично перетекают друг в друга, что диву даешься уму и иронии создателей. Секретарша в офисе – слегка престарелая – для тех, кто воспринимает этот фильм как комедию должно быть очень смешна. А, по сути, она носитель субъективности в квадрате: восприятия и неумения даже задуматься о том, что иной человек думает по-другому. Это отражено в том, что о себе она думает что говорит правильно, а ошибаются другие. Точно такое же влезание в тело другого, словно он и есть ты и поэтому должен соответствовать всем твоим представлениям. Забавное одибиление секретарши прелестно преломляет идею об истинной природе человека и его восприятия. Туда же о субъективности и переносе себя на другого вся старческая нимфомания начальника офиса и его взаимоотношения со своим подчиненным кукольником – все эти дефекты речи, каша во рту, сексуальная озабоченность – это конечно хи-хи-хи-хи, но разве мы не замечаем, как люди навязывают свои представления о реальности друг другу?
Ну ладно, помчались дальше.
Несчастная лилипутка из обучающей программы в телике офиса вещает о том, что Мир видите ли скроен не по ее меркам и потому безмерно патологически она страдает – в принципе как и все. Для всех героев картины все не по меркам. Эти несоответствия трагически переживаются каждым и оставляют людей лишь тогда, когда им предоставляется возможность навязать Миру свои мерки: быть кукловодами, или мечтать, а еще лучше забраться в шкуру актера из темноты кинотеатра или пролететь по тоннелю реальности прямо в мозги и пипиську Джона Малковича. Почему именно его гениталии? О! Но он же совершенен и потому так сексуален. А человеком-то все же движет либидо, как бы он ни привязывался к возвышенным играм в марионеток.
Клетка человека состоит из его представлений о всех и всем как самом себе. И весь этот ржачь катится еще дальше, находя всевозможные проявления человеческого фактора, который до тошноты человечен.
Сексуально-оборзевшая Максин предлагающая и думающая, что все, как и она, думают только о том как бы с ней перепихнуться. Постепенно разрастается понимание того, как здорово сценарист и режиссер посмеялись над человеческими проекциями. Взять хотя бы удивительный монолог импозантного начальника, которому уже пора бы в дом престарелых,: «Как здорово засадить Флорис по самые помидоры» - правда он считает что и Шварц подобно ему желает Флорис в помидорах. Диалоги персонажей картины разворачиваются в трагикомедию и рассказ о гиперсубъективности.
Герой Шварц задает вопрос своей жене, вернувшись от мисс улыбка на сорок два зуба – Максин – спрашивает жену «ну как ты?» Ну как она? Ранка инфицировалась у игуаны. До каких же размеров обрастает человек принятием всего, что есть в Мире за себя и рассматривая что-то не как отдельно существующее, как он сам, а в качестве того, что полностью должно соответствовать ему и его представлениям о том как должно быть, а как нет. Пожалуй ни одна картина не блеснет столь искрометным юмором и философией на тему «как войти в другого».
Интересная мысль в сцене, когда Крейг-Шварц изготовив новую куклу Максин говорит, что побыть в Максин – т.е. трахнуть ее – это побыть ее. Возможно, сексис тем и прекрасен, что в это время мы перестаем быть собой, а значит и жить под гнетом своей субъективности и лихорадочных проекций. Но полноценный и весомый смысл картина обретает только с появлением самого Джона Малковича и игры с его телом на вышибание.
Кто же такой человек двигающий марионеток? Он всевышняя сила, управляющая куклой. Но более всего человек хочет быть богом над другими людьми – сделать их рабами своей субъективности. Но люди так несовершенны для самих себя, что ощущение того, что они боги как-то жмет, ибо как «я такой толстый, неизвестный, не умеющий, плохо вставляющий и т.д. могу быть богом?» А ведь хочется – аки по самые помидоры. И тут помогает экран. Где сегодня идеалы и совершенства? Этакие боги греческого пантеона, пирующие и совершающие подвиги. Конечно они все в кино, ведь наше сознание принимает образы совершенных героев на экране за действительность. Видит их как совершенных, правящих, неуязвимых богов и богинь сегодняшних мифов. И вся мифология сегодня разворачивается в кино.
Итак, Шварц, побыв в теле Малковича, вываливается из него именно с небес в кювет. И тут не отделаешься «типа просто так». Еще раз: с небес на дорогу. Не из канализации, а именно с небес. То, что Малкович актер – совершенный персонаж – это сегодняшний бог на Олимпе (правда не первого сорта, как сказано в картине), с которого если свалиться, то падение будет выглядеть именно таким: прямиком с облаков да на грязное шоссе.
Оказаться внутри Малковича – вот чего жаждет человек. Стать самим Малковичем (имя нарицательное), почувствовать себя в этом современном боге. Но сим все не ограничивается. Очередь несчастных жаждущих побыть богом становится прибыльным предприятием под напором крокодильей улыбки Максин. А инвокация в тело Малковича главных героев вообще оказывается откровением об их сексуальной природе: наконец-то замученная, задрюченная и неопрятная Кемирон Диаз в роли верной супруги, ныряет во второй сорт Малковича. Так через откровение абсолюта можно обнаружить свою истинную природу. Так Лотти осознает, что ей нужна срочная операция по смене пола, и Кемирон Диаз настаивает на том, что просто пристегивающийся член ей не поможет. Она настолько очарована сексуальностью зубастой Максин, что готова нырять в Малковича забыв о своем зоопарке и психоаналитике для шимпанзе. Но Максин единственная, кто не лазает в Малковича – она эдакий цветочек зла по Бодлеру – она крутит баранки из Малковича, властвуя над ним и одновременно над другими. Например над Лотти через несвежую тушку Малковича. По сути из всей этой образно-смысловой конструкции явствует, что люди хотят быть Джоном Малковичем не для того чтобы измениться, а чтобы как совершенные властвовать друг над другом. Максин властвует над Лотти, дыша эротическим пламенем. Лотти над Максин через опрятные гениталии тела Малковича. И так катимся еще дальше.
Обретают герои, будучи в Малковиче, не себя, а становятся все теми же кукловодами, манипулируя друг другом как им захочется. Кто же тогда такой актер для людей? Помимо совершенного фаллоса, которым можно побыть и использовать по назначению. Актер это марионетка зрительской массы – она жаждет живой арионетки, а не деревянной – вот и пытается воплотить эту жажду, проецируя себя на несчастного фигляра на сцене. «Ты представляешь, как двое смотрят на тебя сгорая от вожделения» - вот откровение Максин: живая марионетка, которой каждый манипулирует по своему желанию.
Но Малкович тоже не бей копытом – учуял неладное в себе и решает сам забраться через дыру (предполагаемо вагину по словам жены Шварца) в себя самого. И тут раскрываются врата «шожь такое творится в мире?» Вставив в себя самого Малкович видит весь Мир своей персонификацией, всех людей как собственное подобие. Предельное выражение субъективности восприятия? А может быть нечто иное, ведь все мы подобны богу и все по подобию являемся его отражением – и если актер это божество сегодняшнего дня, то естественно что войдя в самого себя он видит Мир собой. Люди в таком Мире даже изъясняются именем актера: «Малкович Малкович» - т.е. изъясняются именем бога. И если все люди отражение одного – субъективность бога это весь Мир, состоящий из самого творца. Эта мысль не нова, но смотря в какой интерпретации. В данной картине в Малковича, как совершенную для человека форму, забирается коллективное собрание – тем самым режиссер подает интереснейшую мысль: что если не бог правит Миром, а наоборот, люди распирающие его тело правят богом, видя его частью себя и принимая за себя. Не наоборот с привычной идеей о том, что мы все бог, а именно что бог – марионетка человека. И мироздание и мы так несовершенны, потому что бог это лишь форма для проявления нас самих. Творец – кукла в наших руках, которая исполняет все желания. И как мы можем сетовать на несовершенство нашей природы, когда эта наша субьективность является лишь преломленным образом сотворенного Одним Им Мира, которым повеливаем мы же сами, будучи внутри.
Дело не только в этой совершенно сюрреалистической сцене, где Джон Малкович увидел самих себя, а в дальнейшем развитии сюжета и образов картины. Эта мысль обретает четкую полновесность, когда старый помидор доктор Лестер раскрывает тайну о том как весь дом посвященных пристарелых в определенный день и час должны влезть в Малковича отбросив палки и костыли и там обрести бессмертие. Люди, переходящие из тела в тело, овладевают оболочкой самого творца, а не просто себе подобного. Они становятся таким образом бессмертными – своеобразная форма реинкарнации. Т.е. бог является всеми людьми и они бессмертны, потому как в нужны момент переходят в него. Сам же творец-марионетка – лишь проявление душ и желаний людей в их постоянном стремлении к бессмертию. Помимо прочего бог это еще и способ обрести свои мечты, как обретает их Шварц, став Малковичем. Стоит обратить внимание, как он – кукловод над Малковичем – исполняет свою мечту и наконец-таки может наиграться с большой, живой и волосатой куклой Джона.
Великолепна фраза Шона Пена в телепередаче о гениальном кукловоде: «Если все станут следовать своим инстинктам, то все люди станут кукловодами». Это постоянно желание влавствовать и светить повсюду своим ИМХО и делает из человека безжалостного второсортного манипулятора. Навязать кукле свою природу – как это происходит в шоу в программе с Малковичем: «Как, ты не плачешь, а она у тебя должна плакать?» Навязывание своей воли и чувств, как заметил мельком Шон Пенн, покуривая цигарку, это естественный инстинкт – то основное, что толкает хомосапиенса к постоянной реинкарнации.
«Голос кукловода – это голос апостола» - из той же передачи.
Но какая же тяжесть в этой божественной комедии, присущей человеку так сказать от природы. Думается что режиссер и сценарист гомерическим хохотом разразились – особенно это заметно когда показывают нам подсознание Малковича: нарезки из шаблонных приемов картин про преодоление трудностей пубертатного периода подростком, которые мы видим в сотнях фильмов – демонстрируют очень тонкую иронию создателей картины над всем происходящим в ней.
Но желание Шварца быть кукловодом не оставляет его даже по исходу из Джона Малковича и туда спустилась целая экспедиция старперов. Что же остается кукловоду? Мучения.
Коллективное собрание в Джоне Малковиче одержимо вечной жизнью – эта одержимость становится откровенно жестокой по отношению ко всему живому: сам Шварц становится дочерью Максин. Это использование человеческих тел, как носков, не невинная даже продажа на органы, а просто бутик обличий.
Забравшись в дочку Максин (через какую теперь дверь?) Шварц ведь вырастит просто Эдипом и ребенок сменит пол. И чем они займутся с мамой в такой ситуации? Страшно представить.
Штуки шутками, а картина ставит огромное количество вопросов о том чем является само творение: марионеткой в руках не высшего разума, как бы нам хотелось, а человека. Так или иначе, Спайк Джонс и Кауфман сотворили гремучую смесь из аттракциона образом и комедийный жанр пролился философским руслом.
Образность: 2\5
Реализация сверхзадачи, идеи: 5\5
Художественный посыл
Социальный: +
Экуменистический: +
Гуманистический: +
Психоаналитический: +
Философский: +
Новаторский: +
Оригинальность: 5\5
Использование киновыразительных средств
Операторская работа: -
Монтаж: -
Работа художника: +
Музыка: +
Цветовое решение: -
Актерская игра: +
Рецензия Екатерины Лоно
