Фильм Призраки Гойи (США, Испания, 2006) – Афиша-Кино
Фильм
Масштабная драма об эпохе Гойи. Натали Портман играет не только героиню в разных возрастах, но и ее дочь.
Испания, конец XVIII века, империя накануне наполеоновского вторжения. Инквизиторы с интересом рассматривают гравюры Франсиско Гойи (Скарсгорд), простодушного и добродушного конформиста, который на правах придворного живописца позволяет себе религиозные вольности. Отец Лоренцо (Бардем) призывает покончить с оттепелью и возобновить искоренение еретиков в средневековых объемах — сам тем временем позирует Гойе для парадного портрета. Другая модель художника, девица Инес (Портман), как раз и попадает под новую метлу — инквизиция бросает ее в застенки, поскольку она в трактире отказалась от свинины и, стало быть, тайком практикует иудаизм. Лоренцо берется за определенную мзду помочь несчастной — но при встрече от избытка чувств ее насилует.
Редко снимающий Форман (это седьмой его фильм за последние тридцать лет) написал сценарий «Призраков» вместе со своим ровесником Жан-Клодом Каррьером, чья фильмография, наоборот, давно перевалила за сотню наименований. И, в общем-то, все немногое хорошее, что можно про этот фильм сказать, прозвучит унизительно как для режиссера «Полета над гнездом кукушки», так и для сценариста «Дневной красавицы». Острые диалоги? Уверенная режиссура? Милош Форман умело работает с актерами? Смешно. Как и другие звезды восточноевропейских «новых волн» — Вайда, Кавалерович, Менцель, — Форман со временем стал тяготеть к академизму несколько даже телевизионного толка. «Призраки Гойи» при всей визуальной выразительности (с понятно чьим влиянием, Веласкеса на этой неделе дают в «Капитане Алатристе») не превращаются в дорогое историческое «мыло» разве что благодаря выразительной игре Хавьера Бардема. Тот по сюжетным перипетиям изображает почти что двух разных людей — и его инквизиторское бормотание в начале, пожалуй, даже перевешивает революционную экспрессию в конце. А вот Портман и вправду играет двоих — героиню и ее дочь, и на этом построен целый аттракцион. Кому Портман голышом на дыбе? А кому Портман, целующую ногу карлику? А кому ее же, но седую, безумную и беззубую? На словах, впрочем, не объяснить, почему мхатовская самоотдача талантливой барышни выглядит настолько мимо кассы, в пользу бедных, противно, в конце концов. Сам Гойя, как ни странно, присутствует на периферии истории — скорее наблюдатель, нежели участник, что, наверное, правильно для художника, но удивительно для киногероя. В «Призраках» при желании можно разглядеть некую метафору: деятельность инквизиции и политический фон уж больно напоминают о новейшей истории той же Чехословакии — но тяжеловесной метафорой жечь сердца еще сложнее, чем обычным глаголом.
По рейтингу рецензии Положительные Отрицательные
Испания времен инквизиции. Одолеваемая страстями, мятежная, суровая страна.
То было время, когда каждый человек, обронивший случайное, неугодное церкви слово, мог уже никогда не увидеть белого света, будучи заточенный в темнице, признавшийся под пытками в том, чего никогда не совершал. Время, когда одна власть сменяла другую также стремительно, как день сменяет ночь.
Еще сегодня церковь решала, кому жить, а кому - умереть, а сегодня ворвались французы с их вечным непокорным свободным духом, провозгласили нового короля и приговорили к казни священнослужителей. А завтра пришли англичане и вернули мрачных инквизиторов к власти.
В это время жил и творил великий живописец Гойя. Удивительно и символично показана в фильме его жизнь. Он как будто со стороны наблюдает за тем, что творится в его стране. При любой власти он пишет картины, запечатлевая образы настоящего на своих холстах и гравюрах. Не приукрашивая, не скрывая ни любви, ни наготы, ни грязи, ни боли.
Судьба художника в фильме отражается главной, но спокойной линией. Он не влияет на ход вещей - он лишь замечает все, чувствует, дышит этим. Гойя - своеобразный дух Испании времен инквизиции. Везде продаются его гравюры, он сам является придворным живописцем и несмотря на неприкрытую откровенность своих картин, он пользуется уважением, любовью и доверием короля, его приближенных и что самое главное - церкви.
В жизни Гойи большое значение имела девушка, чей портрет он нарисовал однажды. Инес, дочь хорошего знакомого художника, - невинное дитя. Нежная, добрая, беззащитная и прекрасная, эта девушка однажды совершает мелкую оплошность, которая решает ее судьбу. Оставшись одна, несчастная и измученная, на протяжении многих лет она существует и не жива, и не мертва. Но Гойя не забывает ее. для художника Инес - его картина, его творение. Лицо девушки приходит к нему во сне и не дает покоя. Уже никогда он не сможет вычеркнуть из памяти это прекрасное видение, чей портрет он однажды нарисовал.
Это фильм о любви и страданиях, о предательстве и доверии, о вере и падении всех идеалов.
Замечательная игра актеров создает поистине неоднозначные образы. Натали Портман предстала разноплановой, яркой характерной актрисой. Отношение к Хавьеру Бардему, сыгравшему падре Лоренцо, меняется на протяжении всего фильма. Циничный, грубый, порой слабый, но и мужественный, этот актер создает неповторимый, волнующий образ человека, которого нельзя назвать отрицательным персонажем. И в конце фильма мне становится искренне жаль его, потерянного и одинокого.
По праву произведение Милоша Формана "Призраки Гойи" в одночасье стало одним из самых ярких, красивых, сильных и неоднозначных фильмов, которые я когда-либо видела. Словно картина, написанная широкими, смелыми мазками, эта история приковывает к себе взор, заставляя без устали смотреть, впитывая каждое мгновение, восхищая, удивляя.
Красота спасет мир.
Идиот.
Неужели Форман еще не наговорился об этом? О зле из учебников истории: при любом раскладе несправедливой власти, революциях, неправой политике, религии без Бога и о прочих удушающих формах несвободы…Насколько вообще это актуально? Свобода (как художественная тема и как философский феномен) сегодня все чаще осмысляется с помощью будущего или настоящего — не прошлого. Думаю, ее определения, вырванные (с кровью или без) из французской или, предположим, русской революции, постепенно изживают себя.
Однако исторический пласт фильма Милоша Формана явно претендует если не на откровение, то на глобальность обобщения точно. Вот только он прошел как-то мимо меня… Более того – увел (или заставил бежать?) совсем в другую сторону. Что там у нас антоним истории? Непреходящее? Вечность.
Я смотрела «Призраки…» с грустным и забавным стишком Вертинского в голове. Стишком, в котором некая женщина с серыми глазами сравнивается с полотнами Гойи.
Так естественно, просто и ласково
Вы, какую-то месть затая,
Мою душу опутали сказкою,
Сумасшедшею сказкой Гойя.
Под напев Ваших слов летаргических
Умереть так легко и тепло.
В этой сказке смешной и трагической
И конец, и начало светло.
Конечно, де Гойя не сказочник. Я понимаю.
Пусть он даже трижды сумасшедший, смешной и трагический… но он ничего не выдумывал. Ни историю. Ни инквизицию. Ни кровь. Ни агонию романтизма. Ни время, сорвавшееся на крик. Ни собственную глухоту. Ни молчание правды…
Вот только красоту, похоже, выдумал (как сказочник сказку). Красоту лишнюю, чужую в эпохе, которая так хотела заменить ее справедливостью, точнее сначала Божьи судом, а потом судом (куда более кровавым и человеческим) свободы, равенства, братства…
Эта красота стала призраком не истории, не времени, нет! Таланта. Невидимым для других, но воскрешаемым вновь и вновь одержимостью преданного ей человека, ставшим его бескровной революцией, его отчаянным бунтом, его риском, его принципом – заданием совести.
Конечно, я понимаю, Гойя прекраснодушным не был. Он умел и видеть, и изображать уродства и зло (почти как Босх – неслучайно в своей картине Форман явил босховский сАд в полную величину!). Умел рисовать его правдиво, страшно точно, словно снимая слепок с лица трупа. Он умел запечатлевать правду, какой бы некрасивой и злой она ни была (помните лицо королевы, в жизни лгущее о себе, а на полотне «вскрытое» до последней уродливо-надменной морщины? Помните игру короля на скрипке? Гойя солгал, что она прекрасна. Солгал в жизни – на полотне бы не смог, и нарисовал бы его так же, как королеву!).
Рисуя, Гойя отрицал ложь и зло, убивал их во имя красоты. Тем оружием, которое у него было – кистью. Всего лишь.
И, смею думать, добротой. А она всегда не столько ПРОТИВ зла, сколько ЗА красоту. Таким был и формановский Моцарт. Таков любой добрый гений, наверное (добрый – во-первых, гений – во-вторых).
Когда я думал, что умираю, передо мной стояло ее лицо. А я ничем ей не помог. Больше я не предам ее.
Де Гойя говорит это не только об Инесс – о красоте. «Я не предам» — значит везде и во всем буду ее видеть. Даже в изуродованном инквизицией сумасшедшем лице Инесс, даже в хамоватом личике ее дочери-проститутки Алисии, даже в повозке с трупом своего друга-врага – охотника за вожделенной властью, проигравшего в споре за нее и эпохе, и вечности. И… художнику, который власти боялся, не понимал и не хотел, но получил сполна.
И власть эта – сила его вечных полотен, на которых всегда три союзника вечности: рождение, смерть, красота. И их странная оппозиция – время.
Прекрасна финальная сцена фильма, которая, на мой взгляд, подтверждает это.
Невинно изуродованная красавица (красота вечная) идет за повозкой с трупом растлившего ее монаха-инквизитора (впоследствии революционера-бунтовщика против монархии), назовем его человек-время, и целует его (времени) руку. При этом держит на руках ребенка – новую жизнь.
Звучит наивная детская песенка, ее поют любопытные мальчики и, пританцовывая, бегут за повозкой.
Завершает эту странную процессию – Художник, созерцатель, отринувший звуки, наивный и любознательный, как дети. Он всегда будет идти так. Идти и идти. Узнавая, наблюдая Вечность / Время, Рождение / Смерть и, конечно же, Красоту. Останавливая, задерживая их кистью. И, возможно, даже спасая.
Если красоту вообще можно спасти…
P.S. Кстати, а вы не замечаете, как она сейчас умирает? Без всякой там инквизиции. Она брошена, как героиня Н. Портман в узкую темницу, в чудеса фотошопа, в уравниловку моды, в поточность «Индустрии Красоты»…
…Вы не знаете какого-нибудь сумасшедшего Гойю, который мог бы ее спасти?
