Что говорили критики о «Generation П» - Афиша Daily
«Пелевин — это наше все»: что говорили критики о «Generation П»
20 лет назад вышло первое издание «Generation П» — одного из главных романов Виктора Пелевина про девяностые, рекламную индустрию и первое постсоветское поколение. Егор Михайлов перечитал, что писали об этой книге критики сразу после выхода романа и двух его переводов.
Когда вышло первое издание «Generation П», мне не было и десяти лет. Я прочитал ее только в старших классах, когда Пелевин уже окончательно превратился в одного из главных писателей новой России, а роман о Вавилене Татарском — в один из главных текстов о ней. Не говоря уже о том, что шутки из этого текста ушли в народ: «Солидный Господь для солидных господ» — до сих пор один из главных афоризмов Пелевина. Как и многие люди, прочитавшие «Generation П» в этом возрасте, я поступил на специальность «public relations». Как и многие, я не до конца понимаю, зачем это сделал.
20 лет спустя Пелевин превратился в пародию на самого себя. Он не просто загадочный автор, избегающий интервью, — он человек-загадка такого масштаба, что появление в госреестре ИП «Виктор Олегович Пелевин» становится новостью федерального значения. Он не просто реагирует на тренды с точностью сейсмографа — его ежегодный осенний роман неизбежен как листопад.
При этом именно Пелевин остается едва ли не единственным верстовым столбом, неизменным элементом литературного поля России. На красноярских дебатах премии «НОС» все критики были согласны друг с другом буквально во всем кроме одного: одни радовались хорошему роману «Фудзи» после неудачного «iPhuck 10», а другин, наоборот, кручинились по тому, что новая книга хороша, а прошлая — не очень. И на самом деле не так уж и важно, кто из них прав. И так же неважно, окажется ли хорошим новый роман Пелевина, который выйдет через полгода. Важно, что он выйдет.
Погрузившись в дискуссию, которая разворачивалась вокруг «Generation П» в 1999–2000 годах, я понял, что не хочу вмешиваться в нее, а попробую реконструировать, представив в виде пьесы, — благо такой формат позволяет включить в дискуссию и западных критиков (книга выходила на английском в двух переводах под названиями «Homo Zapiens» и «Babylon»). Во-первых, это очень похоже на еще один, сильно недооцененный текст Пелевина — «Шлем ужаса». А во-вторых, разве есть лучший способ обсудить книгу о манипуляции смыслами и образами, чем манипуляция текстами вокруг этой книги?
Все, что вы прочитаете дальше, — подлинные цитаты из текстов, написанных по следам одного из главных русских романов конца прошлого века. И, пожалуйста, не забывайте о заповеди, с которой начинается «Generation П».
Мнения автора могут не совпадать с его точкой зрения Виктор ПелевинСергей Кузнецов, писатель, журналист: «В том, чтобы быть модным писателем, есть одно несомненное достоинство: твои книги будут публиковать очень быстро».
Вячеслав Курицын, литературный критик: «Я сочиняю эти строки в 20-х числах мая. Роман про поколение увидел белый свет два с небольшим месяца назад. Продано уже 70 тыс. экземпляров. И ясно, что это только начало».
Андрей Немзер, критик, историк литературы: «Шум вокруг «Generation П» Виктора Пелевина поднялся раньше, чем роман стал доступен. Оно и понятно: Пелевин — фигура культовая. Оно и неплохо: может, сработав в кои-то веки оперативно, газетные обозреватели войдут во вкус — станут писать и о качественных текстах вовремя».
Курицын: «В общем, шум по Руси стоит неслыханный. На моей памяти страна впервые так встречает книгу современного писателя о современной же жизни. Абстрагируясь от самой книги, следует удивиться и возрадоваться голому факту: люди жаждут букв. Не сгинула, стало быть, русская литература».
Ксения Рождественская, журналистка, кинокритик: « Пелевин — это наше все. Ну кривенькое у нас это самое все, ну стилистически не всегда идеальное, ну скучноватое и сумбурное — так ведь какие мы, такое у нас и все ».
Лев Рубинштейн, поэт, публицист: «Да и название книги — «Generation П» — задумано как некая завлекалочка. Что, мол, за «П» такое? Ну-ка, ну-ка!»
Рождественская: «Название «Generation П» оказалось еще более «говорящим», чем «Чапаев». Можно сказать, с точки зрения пиара оно идеально: во-первых, рассчитано на вполне определенную целевую группу (для них Пелевин и пишет), во-вторых, оно предлагает желающим занятную головоломку — придумать значение букве П — и одновременно с этим ненавязчиво рекламирует автора».
Курицын: «Это ведь только в первой главе сказано, что речь о поколении пепси. В конце выясняется, что речь о поколении … [конца]».
Максим Павлов, критик: «А какой русский в конце ХХ века не попадет под обаяние слова »… [конец]»?»
Марк Липовецкий, критик, специалист по русскому постмодернизму: Но совпадение большой буквы П в сакральном имени пса и в названии романа достаточно сильно акцентировано Пелевиным, чтобы не уловить эсхатологическую подсказку: поколение пепси и есть спящий пес, который уже проснулся и наступил».
Рубинштейн: «Это, очевидно, еще и любое понятие с приставкой «пост».
Рождественская: «Таким образом роман превращается в подобие Торы, где, как известно, каждую букву можно толковать в трех разных смыслах. У Пелевинского «П» смыслов до хрена, хотя осмысляемая буква только одна ».
Рубинштейн: «По мере чтения нарастает ощущение еще одного П, едва ли предусмотренного автором. Это вызывающее естественный протест ощущение, что тебя берут на понт — понятие в данном случае более уместное, чем его нормативный и почтенный синоним — «авторские амбиции».
Подробности по теме «Галлюциногенный наркобред не моя стихия»: за что ругают «Generation П»Стивен Пул, культурный критик The Guardian: «Главное удовольствие в чтении Пелевина — великолепно настроенная ирония повествовательного голоса, который высмеивает персонажей, но не перестает им сочувствовать».
Антон Долин, кинокритик: «В «Generation П» нет положительных героев. Вернее будет сказать, уподобив роман книгам великого Гоголя, что единственным его положительным героем становится смех».
Рубинштейн: «Центральный персонаж — человек по фамилии Татарский — сочинитель рекламных клипов (бывший студент Литинститута, бывший поэт, бывший торговец коммерческого ларька), в котором просвечивают автопортретные черты и который при этом здорово смахивает сразу на всех англосаксонских литературных циников-лириков, поначалу мучимых рефлексией по поводу собственной реликтовой интеллигентности, но по ходу дела падающих все ниже и ниже. Перемещающийся в пространстве и попадающий в различные более или менее фантасмагорические ситуации герой то нарежется мухоморов, не специально ли для того, чтобы потом высокохудожественно и до невозможности многозначительно погаллюцинировать страницах на 20. То мимоходом запишет в блокнотик рекламную концепцийку: «Коммерческая идея: объявить тендер на отливку колоколов для храма Христа Спасителя. Кока-колокол и Пепси-колокол. Пробка у бутылки в виде золотого колокольчика. (храм Спаса на pro-V: шампунь, инвестиции)».
Александр Генис, писатель, эссеист: «Выбор героя внушает сомнения. Новый русский не справляется с навязанной ему мифологической ролью. Для фольклора он слишком юн, прост и пуст, чтобы в нем нашли выражение те глубокие слои отечественной ментальности, с которыми привык работать Пелевин».
Липовецкий: «Вавилен Татарский — такая же вещь, такой же продукт, как и то, что он рекламирует».
Генис: «В нем нет ни советской самобытности, ни космополитической универсальности. Гибрид, составленный из американских слоганов и русского мата, художественно нежизнеспособен».
Долин: «Еще одна особенность нового романа Пелевина — полное отсутствие персонажей женского пола. Это, однако, не лишает книгу характерного мистически-эротического флера. С одной стороны, ненавязчивая скабрезность проглядывает в неожиданно появившейся у Пелевина ненормативной лексике (под ее употребление автор — а как же иначе — подводит особую эзотерическую платформу). С другой же — единственным и главным объектом эротических стремлений героев остается сама Реклама, воплощенная в образе вавилонского божества Иштар».
Павлов: «Если взять поверхностный уровень, этот роман — очередная культурологически-цитатная буффонада из современной жизни, не дающая читателю соскучиться, что уже немало. Читатель, вопреки распространенному мнению, не дурак, и буквы не забыл, и не деградировал в процессе эволюции, проблемы чаще всего бывают по другую сторону забора».
Александр Дельфин, литературный критик: «Бывший турбореалист давно преодолел границы фантастического жанра. Ни технократической футурологии, ни альтернативной истории в чистом виде в его новом романе не найдешь. Его поэтика — массовый, жанровый коктейль. Синтез «Мастера и Маргариты», «Нейроманта» и «Бардо Тхёдол» (Тибетская Книга мертвых. — Прим. ред.).
Рождественская: «Роман хорош тем, что его можно читать и в одиночку, и в компании. Потому что каждый находит в нем что‑нибудь для себя, и на каждого прочитанное действует по-разному: один начинает петь пьяные постмодернистские песни, второй лезет в виртуальную драку, а третий ползет в сортир блевать. На следующее утро плохо всем, но после очередной дозы пелевинского текста жизнь становится вполне терпимой и воспоминания о прочитанном накануне почти не беспокоят. Правда, потом в течение нескольких часов, а то и дней читатель тщетно пытается избавиться от странных, не предусмотренных автором аллюзий и неприятного вкуса во рту».
