Стивен Чбоски: «Я не знаю ни одного художника, который бы не лажал»
На русском вышел роман Стивена Чбоски «Воображаемый друг» — первая за 20 лет книга автора «Хорошо быть тихоней» о мальчике Кристофере, который уходит в лес вслед за таинственным голосом. Кристина Вазовски, автор подкаста «Это провал», встретилась с Чбоски в Лондоне и расспросила его о новой книге, провалах и психотерапии.
© Meredith Morris
— Когда я готовилась к интервью, у меня возникло чувство, что я могу написать его даже без разговора с вами: люди задают одни и те же вопросы и, естественно, получают один и те же ответы. Давайте пропустим часть про то, как вы решили стать писателем, и расскажите лучше об истории своего провала.
— Давайте, расскажу. С 12 лет я был очень трудолюбивым учеником, что бы ни задумывал — все получалось. Я закончил университет, нашел деньги, написал сценарий и срежиссировал полнометражный фильм — «The Four Corners of Nowhere». Моей мечтой было попасть на «Сандэнс». В 90-е считалось так: если снимешь хороший фильм, то попадешь на «Сандэнс», твой фильм купят, ты поднимешь денег, и фильм попадет в кинотеатры. Но я не знал, что эта схема работает только для совсем небольшого числа фильмов.
В итоге, с моей точки зрения, моя карьера началась с огромного провала. Я горжусь своим фильмом: когда в 24 года твой фильм показывают на престижном кинофестивале, это круто, но то, что фильм так и не попал в прокат, что он не появился на видео, что я потерял деньги множества людей, — разбило мне сердце. Эта история так на меня повлияла, что я не брался за новый фильм, боже, больше 10 лет («The Four Corners of Nowhere» был снят в 1995-м, а в 2005-м Чбоски написал сценарий для мюзикла Криса Коламбуса «Богема». — Прим. ред.).
В общем, я решил, что режиссура — это не мое, и надо найти другой способ реализовать себя. Только через 15 лет я решился взяться за режиссуру второго фильма — «Хорошо быть тихоней».
— То есть вы 15 лет сидели и боялись?
— Да, я боялся, что у меня просто нет таланта к режиссуре. Тут я хочу рассказать о еще одном провале. Я занимался сериалом «Иерихон» (Чбоски был исполнительным продюсером и соавтором сценария сериала. — Прим. ред.). И опять же, я горжусь им — мне понравилось писать пилотный выпуск, нравились персонажи, нравилось работать с актерами и командой, но в то же время мне было дико тяжело работать над этим шоу. Я очень не нравился одному из продюсеров — не знаю почему, но он меня невзлюбил. Это был сложный опыт.
И к концу шоу я был в непростой ситуации. Мне было 37 лет, за плечами ничего, кроме книги «Хорошо быть тихоней», не казалось мне достаточно значимым. И мне нужно было понять, как поменять свою жизнь, потому что в тот момент я думал, что мне суждено остаться нереализованным и несчастным человеком.
Я очутился в тупике и сказал себе: «Окей, я сделаю фильм «Хорошо быть тихоней» и приму результат, каким бы он ни оказался».
— А сейчас вы кажетесь себе творчески реализованным человеком?
— Да. Мне наконец-то кажется, что я занимаюсь тем, чем всегда должен был: пишу книги и сценарии, снимаю фильмы. Эти две вещи — прямо мое. Мне вообще повезло: самые важные для меня проекты одновременно были самыми финансово успешными. Мне платят за то, что я занимаюсь любимым делом, и мне не нужно идти на компромиссы. Это замечательно.
— У вас были мысли, что популярность «Тихони» — это просто удача? Вы когда‑нибудь ставили под вопрос свой талант?
— Конечно. Я сомневался, есть ли у меня писательский талант, потому что я никогда этому не учился. Я закончил киношколу. За всю жизнь я не взял ни одного урока писательского мастерства. Я даже не знал слова «эпистолярный», когда писал «Хорошо быть тихоней», роман в письмах! «Тихоня» просто выплеснулся из меня. Так что да, я еще как сомневался. Именно поэтому мне понадобилось 20 лет, чтобы взяться за вторую книгу: я думал, что успех «Тихони» — это просто счастливая случайность. И мне захотелось разобраться: мне просто подфартило или я могу сделать это еще раз. В итоге написание книги оказалось невероятно наполняющим опытом, и теперь я хочу как можно скорее сесть за новую.
— К вопросу о новой книге: у «Воображаемого друга» очень противоречивые отзывы — кто‑то говорит, что книга потрясающая, кто‑то говорит, что это провал. Вы читаете рецензии? Если да, как вы к ним относитесь?
— Какие‑то читаю, если это уважаемые критики или я думаю, что мне есть чему научиться у них. Но я не принимаю это все слишком близко к сердцу — только ищу, что я могу применить к следующей книге. Я не верю, что искусство может существовать в дихотомии: хорошо — плохо, палец вверх — палец вниз. Жизнь — это не рулетка. В жизни нельзя поставить на черное или красное, а потом запустить шарик и однозначно понять, достиг ты сегодня чего‑то или нет. Это было бы ужасно.
Я знал, что писать большую книгу — это риск и делать это в другом жанре — это риск, и затрагивать тему религии — это риск. Как вы сказали, кому‑то книга понравилась, кто‑то называет ее классикой хоррора. Книга в продаже две недели, и они уже считают, что это классика! Другие очень жестко ее критикуют. Меня радует то, что книга вызывает эмоции, отклик, что ее не просто прочитали и пошли дальше.
На самом деле, здорово, что мы начали наш разговор с провалов. Потому что я не знаю ни одного художника, который бы не лажал. Это как с темными временами в жизни. Без черного не бывает белого, и наоборот — все определяется балансом. И ваш вопрос про противоречивые рецензии об этом же. Я пытаюсь рассказать историю: кому‑то она понравится, кому‑то — нет. Я, конечно, надеюсь, что многим понравится.
— Я нашла много схожих черт между главным персонажем книги Кристофером и собой — не с точки зрения бедности и насилия, а скорее тревоги. Я была очень тревожным ребенком, для меня это было непростое чтение. А что это для вас, автобиографическая книга? Не с точки зрения фактов, а скорее ощущения себя в семилетнем возрасте?
— Безусловно. По большей части я пишу о вещах, которые ужасали меня в детстве или вызывали трудности, или о вещах, от которых страдают дети вокруг меня сейчас. Это очень личная и, я надеюсь, в конечном счете очень жизнеутверждающая история о том, как с помощью семьи и друзей ты можешь победить тьму. Это то, что я хотел сказать.
Я думаю, наши страхи — действительно часть нашей личности. Даже не только страхи: любое расстройство ментального спектра, тревожность и неуверенность и все те мысли, которые мы почему‑то не можем выкинуть из головы. И, если понять, что это страхи, и увидеть их, появляется шанс перерасти их и стать сильнее.
— Какой момент в вашей жизни был самым темным с этой точки зрения?
— Большинство людей знают меня как автора «Хорошо быть тихоней» — они либо читали книгу, либо смотрели фильм, иногда и то, и то. Если вспомните фильм, то у главного героя Чарли были панические атаки — моменты, когда он не понимал, где находится, когда он расстраивался на дороге. В общем, у меня были панические атаки. И это самые тяжелые времена, когда ты чувствуешь, что все нереально. Это очень-очень страшно.
После того как я закончил тот фильм, у меня не было ни одной панической атаки. В процессе съемок, пытаясь сымитировать их, показать, я понял, что я как‑то преодолел их необходимость в реальной жизни.
А в «Воображаемом друге» я пишу о тех вещах, которые ужасали меня в детстве, и так «отписываюсь» от них. Они меня больше не пугают.
— Я знаю, что вы большой фанат психотерапии. Когда вы впервые к ней обратились?
— Я начал ходить на терапию в колледже, когда мне было 19, походил пару лет и потом вернулся, когда мне исполнился 31 год.
— Чувствуется, что человек, который написал «Хорошо быть тихоней» и «Воображаемого друга», ходил на терапию.
— «Тихоня» и привел меня на терапию во второй раз. Я закончил книгу и тогда вернулся к психотерапии. А «Воображаемый друг» появился из большого количества терапии.
— Получается ли у вас проработать какие‑то проблемы через чтение? Например, когда читаешь о том, что болит. Или письмо более эффективно?
— Чтение, безусловно, помогает. Кроме того, через чтение я могу смотреть на мир с необычной перспективы, глазами людей, с которыми я никогда бы не столкнулся.
Я вырос в Питсбурге (город на северо-востоке США. — Прим. ред.), который очень отличается от, скажем, юга Соединенных Штатов. Но когда я читал «Убить пересмешника» Харпер Ли, то чувствовал, что принадлежу и к этим землям тоже, что проблемы этого региона созвучны тем проблемам, которые есть в жизни у меня. Когда я читаю «Рассказ служанки», то, хотя я и не женщина, и тем более не женщина, выросшая в Гилеаде, я чувствую себя сопричастным ко всему, о чем рассказывает эта книга. Это делает меня лучше, потому что заставляет больше прислушиваться к голосу женщин. Я увидел привилегии мужчин в том свете, в каком не рассматривал их до этого, именно благодаря чтению книги Маргарет Этвуд. И множество книг работают именно так — «1984» Оруэлла, «Преступление и наказание».
Раньше я боялся, что меня обвинят в преступлении, которого я не совершал. И этот страх усиливался, когда я вспоминал Раскольникова, хотя его и обвинили небезосновательно. Он действительно убил человека, но не потому, что он хладнокровный убийца. Эта история поглотила меня полностью, я не мог остановиться, читал и читал.
— В «Воображаемом друге» мне понравился момент, где вы графически играете с текстом. Одно слово — одна страница. Это очень крутой кинематографичный прием. Но у меня такой вопрос: «Почему было не дать этого больше, дожать? Почему вы используете его только в одном месте?»
— Это не было стилистическим приемом, этот прием продиктовало содержание.
Давайте представим, я пишу одно слово на страницу.
