К звёздам интересные факты о фильме
Вокруг сайфая «К звездам» ломаются копья, а маленькую и симпатичную драму «Иванов» наоборот, все хвалят, как и детективный сериал «Невероятное».
«К звездам»
«Сюжет столь очевидно отсылает к «Апокалипсису сегодня» (или «Сердцу тьмы» Джозефа Конрада), что это вряд ли нуждается в подробных комментариях. Такой производственной эпопеи, как у Копполы, у Джеймса Грея, конечно, не было, но у этого фильма тоже непростая судьба: съемки закончились два года назад, премьеру неоднократно отодвигали, и люди из 20th Century Fox, которые когда‑то решили дать нью-йоркскому инди-режиссеру Грею 90 миллионов на картину, наверняка интересно провели последний год, передавая дела «Диснею». Но «К звездам» все-таки выходит — да-да, через тернии — и хотя он наверняка наживет больше противников, чем поклонников, стоит насладиться самим фактом его существования, удивительным на уровне высшей лиги блокбастеров: прекрасный курьез».
Антон Долин, «Медуза»:
«К звездам» — фильм о будущем, но он производит невероятно архаичное впечатление, при всей технологической продвинутости. В его основе — исключительно проблемы белых мужчин, их страдания по поводу своей ненужности, вербализация и реализация подростковых комплексов, измерение собственного эго. Страннейшим образом выглядит попытка Джеймса Грэя как-то это преодолеть: он будто через силу вставляет в интригу чернокожую героиню (Рут Негга), которая вдруг бросается помогать Рою, ради этого рискуя своей карьерой и безопасностью, а потом так же бесследно исчезает. Смотреть на это неловко».
Зинаида Пронченко, «Кино ТВ»:
«Грэй толкует о «вечном» с такой долей наивности, как будто не было «Гравитации» и «Интерстеллара» (оператор Хойте ван Хойтема выдаёт здесь даже больше, чем у Нолана) или открывавшего в прошлом году Венецианский кинофестиваль «Первого человека», а также «Соляриса» и «Космической одиссеи», не говоря уже про поп-культуру (от «Звёздных войн» до «Чужого»).
Образный строй «К звёздам» — школьное изложение «чужой вселенной», пускай и перфекционистское.
Эту партию разыгрывали на наших глазах столько раз, что любой зритель знает наизусть, когда именно вступит торжественная музыка, имитирующая перезвон хрусталя, когда протагонист прогонит телегу о сингулярности индивидуума и бессмысленности сущего, когда объектив задрожит и увлажнится горячими слезами».
Василий Степанов, «Сеанс»:
«В сказочной упаковке большого космического приключения, которое хочется порекомендовать детям подросткового возраста, кроется типично греевское патриархальное высказывание о пуповине семейных ценностей, страстном желании вырваться за их рамки и несбыточности этого желания (разве не об этом были и другие его фильмы?). Тут Грей неожиданно вторит Константину Бронзиту, идущему параллельным курсом со своим «Он не может жить без космоса», герой которого так жаждал поскорее рвануть ввысь, что не заметил мир внизу».
Алексей Филиппов, kino-teatr.ru:
«К звездам» следует этой магистральной линии в творчестве Грэя, продолжая ее уже не в настоящее и даже не в прошлое, а в будущее, где все благородные мифы не оправдались.
Цефей — имя эфиопского царя из античных сказаний, которому пришлось приковать к утесу дочь Андромеду, чтобы ее съело морское чудовище, а горделивый Посейдон смилостивился, его задело, что Кассиопея, монаршья супруга, хвастала, мол, она красивее нереид.
Девушку спас юноша Персей, но традиция детям пожинать бурю за деятельность родителей никуда не делась. Трип Макбрайда, который сам режиссер иронично окрестил смесью «Апокалипсиса сегодня» и «Космической одиссеи», легко свести и к двухчасовому сеансу гештальт-терапии, но среди этих привычных троп, если не сказать банальностей 2010-х, его выделяет олдскульная любовь к большой форме (несмотря на фирменное ощущение компактности)».
Егор Беликов, «Искусство кино»:
«Стандартный прием любого психотерапевта — спровоцировать клиента к разговорам о фигуре отца, и за это Грэя обвинят в трюистичности. Но зато он избегает вопиющих пошлостей, придумывает собственную айдентику неоптимистичного будущего, вовремя проваливается в анабиоз на длинных перегонах между сюжетными ступенями и сбавляет темп разве что на Марсе, где МакБрайду нужно узнать об отце что-то страшное.
Не изменив себе, Грэй даже с первым в его фильмографии релизом для IMAX останется непонятым.
Скажем, визуально зарифмовать бешеную обезьяну-убийцу на исследовательской станции и бородатого Томми Ли Джонса — согласитесь, определенно мужественное художественное решение».
Фарид Бектемиров, «Кимкибабадук»:
«С Тарковским, как и с Кубриком, Грей сознательно играет в перевертыши. В «Солярисе» страдающий от экзистенциального кризиса космонавт окончательно теряет жену, но вновь обретает отца, пусть и в фантасмагорическом окружении, в Ad Astra он, напротив, отпускает отца, символ своей искалеченной жизни, буквально разрывая пуповину в виде страховочного троса: приземленное счастье оказывается важнее разговоров с богами (редакция не до конца уверена, что «разрыв пуповины» — подходящая метафора, когда речь идет не о матери, а об отце, но оставляем это на совести Фарида — прим. ред.)
Другую параллель можно провести не столько с фильмом Тарковского, сколько с романом Лема, который описывал прежде ограниченность человеческого разума: даже в космосе мы не ищем никого, кроме самих себя, и неспособны понять, скажем, мыслящий океан.
Грей подходит к этой теме даже более категорично: мы не просто не ищем, но и не должны ничего искать: Вселенная глуха к нашим молитвам, а мы глухи к зову собственного шарика из голубого мрамора».
«Иванов»
«Предприниматели ельцинской эпохи восхищались «Крестным отцом» и «Лицом со шрамом»: когда экранизировали, скажем, роман «Большая пайка» о Березовском и других акционерах «ЛогоВАЗа», режиссер Лунгин в меру своего скромного таланта снимал его как мелодраматический эпос. Нынешние технари-миллионеры ценят фестивальных румын и австрийцев. Фалькович выписал себе французского оператора — не первого ряда, но работавшего, например, с Брюно Дюмоном (параллельно с «Ивановым» у него выходит «Проксима» с Евой Грин): в результате в фильме вроде бы неброская, но очень выразительная, очень умная, модная картинка.
Преимущественно непрофессиональные — начиная с автора, понятно — актеры.
Квазидокументальные уличные вставки. Музыка — только если есть ее источник. Гиперреалистический, словно подслушанный — или придуманный московскими концептуалистами — текст. В начале мы пять долгих минут тащимся с Ивановым в машине по осенней Москве, где дрянная погода и никто никого не пропускает, слушая почти сорокинский монолог водителя про шипованную резину и три мобильных телефона».
Евгений Майзель, «Искусство кино»:
«Если присмотреться не к синопсису, а к самой картине, быстро выяснится, что в первую очередь перед нами фильм о человеке, проживающем свою жизнь день за днем, вечер за вечером, минута за минутой — до тех пор, пока они бегут. Конечно, в 75 минут экранного времени вошли лишь несколько десятков сцен из этой жизни, но по ним видно, что посещения консерватории (с женой), ночных клубов (с друзьями и девушками), галереи современного искусства, киевского Гидропарка, фитнес-центров, танцевальных вечеров под открытым небом (в одиночку) занимают гораздо больше времени, чем судьбоносные стрелки с деловыми партнерами.
Именно этот «культурный досуг» с его чередованием фактур, а вовсе не решения, принимаемые на встречах, и есть материя фильма и непосредственная реальность героя.
Иванов обращен в зрение и слух, а мир вокруг него — в бескрайний, немного хаотичный музей современного, и не только современного, искусства, в котором каждое явление — экспонат».
Гордей Петрик, «Кино ТВ»:
«Украина для постсоветских — лихое пространства, территория полного беззакония, идеальное прибежище для эскаписта, где вдобавок подзаработать можно. Новый Кавказ и новые Гавайи одновременно. В другом бы фильме герой, родители которого погибли в день назначения Андропова, вырос блюстителем прав и вестником нового общества, но Фалькович-Иванов, как настоящий романтик, купается в курортных сиюминутных утехах: он ходит в клубы, вкусно ест, сладко спит, снимает девушек программными стихотворениями Пушкина-Лермонтова. Главное, что сто одёжек, и все без застёжек, а ещё — что во дворе трава, а на траве дрова, а потеря — это объективная реальность, данная нам в ощущениях, — и лицо к лицу и руку медленно так на задницу».
«Невероятное»
«Это как смотреть «Охотника за разумом» вперемешку с новым несуществующим сезоном «Настоящего детектива», который мы заслужили с женским дуэтом во главе. Исполнительницы главных ролей — отдельная радость. Кейтлин Девер — в нашем топ-листе молодых талантов. Мерритт Уэвер мы полюбили с предыдущего сериала на Netflix «Забытые Богом», а еще она приглядывала за девицами Чарли Мэнсона в «Так сказал Чарли» задолго до Тарантино. У Тони Коллетт должна была перезапуститься карьера после «Реинкарнации», но для массовой аудитории, к сожалению, она все еще не того калибра, какими были Мэттью МакКонахи и Вуди Харрельсон для первого «Настоящего детектива». Хотя фирменная мимика Коллетт снова в деле, но все-таки сериал звезд с неба не хватает, возможно, в том числе поэтому на него обратили преступно мало внимания».
Дина Ключарева, «Wonderzine»:
«Невероятное» исследует не столько серию преступлений, сколько их последствия. Не смакуя сам эпизод насилия, шоу наглядно показывает, какой разрушительный эффект он оказывает на судьбу пострадавшей — и как пагубно небрежное обращение с травмой.
Подобно «Охотнику за разумом», сериал почти полностью состоит из диалогов и детально показывает весь трудоёмкий процесс расследования: вынужденную бюрократию, многие часы, проведенные за просмотром данных с камер наблюдения, ложные зацепки, проблему человеческого фактора и неизбежные ошибки.
В отличие от типичных двухмерных полицейских процедуралов, где всё чётко делится на плохое и хорошее, а сюжет фиксируется на характере преступника и его поимке, «Невероятное» даёт голос потерпевшей стороне и напоминает, пожалуй, о самом важном моменте расследования — человечном отношении к пострадавшим от насилия».
Георгий Биргер, «Esquire»:
«Оригинальное название Unbelievable верно переведено у нас как «Невероятное», но тут важно и другое значение слова — как восклицания, и это скорее даже не «невероятно!», а «возмутительно!». Не в том смысле, что сериал снят как-то так, чтобы нарочно играть на чувствах и выдавливать сильные эмоции, напротив, режиссеры (среди которых автор «Детки в порядке» Лиза Холоденко) своей подачей только подчеркивают обыденность происходящего. Возмутительное наполняет каждую минуту сериала, настолько, что затирается: здесь все так повседневно, так обычно, так неисключительно — и вот это самое возмутительное и невероятное».
"
