Смерть и жизнь Джона Ф. Донована интересные факты о фильме
«Смерть и жизнь Джона Ф.Донована», несмотря на сокрушительный рейтинг критиков на сайте RottenTomatoes, фильм более чем хороший — просто его автор имел неосторожность загнать себя в такой производственный ад, после которого от него не ждали ничего, кроме чуда.
Сперва Долан объявил, что снимет ленту на английском языке, чем, по сути, подписал декларацию независимости от Канады — и добровольно лишил себя кучи льгот.
А затем собрал самый амбициозный в своей жизни актерский ансамбль — Кита Харингтона и Джейкоба Трамблея, Натали Портман и Сьюзан Сарандон, Кэти Бейтс и Джессику Честейн. Потом на два года забаррикадировался в монтажной комнате и выходил на свет божий лишь для того, чтобы сообщить какую-нибудь плохую новость: вот он целиком вырезал из фильма Джессику Честейн, а вот он отказался от приглашения в Канны. Когда Долан предпочел Каннам и Венеции домашний фестиваль в Торонто, стало окончательно ясно, что с фильмом что-то не так».
Екатерина Загвоздкина, «Кинорепортер»:
«Не работает и излюбленный прием режиссера — одновременно ироничное и наивное использование клише поп-культуры: штампы остаются штампами, и в «Смерти и жизни…» несколько моментов, лучше всего характеризуемых словом «пошлость». Периодически из-за их обилия зрителя попросту выталкивает из реальности фильма (Долан мастерски освоил отчуждение Брехта). То же и с использованием известных песен в саундтреке: они не то чтобы озвучивают происходящее, перетягивают внимание на себя — после просмотра фильма вы еще долго не сможете без болезненных спазмов слушать Rolling in the Deep от Adele или Bitter Sweet Symphony от The Verve.
Неудивительно, что критики разнесли «Смерть и жизнь Джона Ф. Донована»: они единодушно обвинили фильм в претенциозности и слащавости, его рейтинг на Rotten Tomatoes сейчас — 18%.
Но в то же время, как ни странно, от фильма можно получить своеобразное постыдное удовольствие — в некоторые моменты вся машинерия срабатывает — и зритель как будто вместе с героем оказывается в дождливом Нью-Йорке, одинокий и растерянный, или в пригороде, на ужине у безумных родственников в оклеенной обоями в цветочек гостиной».
Нина Цыркун, «Искусство кино»:
«Название фильма подсказывает, что сюжет будет развиваться реверсивно. И да, он выстроен по классической схеме «Гражданина Кейна»: после смерти известного человека начинают открываться неизвестные факты его биографии. Но если в фильме Орсона Уэллса детали той жизни подробно и разносторонне освещались (трактовались) разными людьми и с разных точек зрения, то сценарий про Донована, написанный самим режиссером, особой детализации не предполагает, так что картина в целом создает впечатление некоего большого произведения, чьей-то холодной и безжалостной рукой сокращенного до приемлемых прокатчиками двух часов длительности и потому утратившего что-то важное. Самое значительное и по-настоящему саспенсное событие фильма — ошибки, почти одновременно совершаемые успешным актером Донованом, в угоду правилам индустрии наступающим на горло собственной песне, и его другом по переписке, изгоем в классе, жертвой буллинга Рупертом. Эти ошибки навсегда меняют их судьбы, но в разных перспективах».
«Бык»
Максим Сухагузов, «Афиша-Daily»:
«Быка» хотели отправить в Канны, но в итоге его международная премьера состоится на кинофестивале в Карловых Варах. В программе «Кинотавра» «Бык» был показан в один день с каннской «Дылдой» Кантемира Балагова, чья дебютная «Теснота» тоже была обращена в 1990-е, а вторая шагнула и того дальше — в послевоенные 1940-е. Борис Акопов тоже признается, что готовит сценарий про период Великой Отечественной войны.
Как же жаль, что новое поколение толковых режиссеров-визуалов избегает что-то формулировать про современность, которая куда больше нуждается в осмыслении. Если не они, то кто?
Только представьте, как было бы здорово, если бы они своими умениями вывели на экран хотя бы долю нынешнего бурления без оглядки на минувшее, как это, например, сделала Нигина Сайфуллаева в фильме «Верность» (пускай и вечную тему любви), но удостоилась только утешительного диплома «Кинотавра». Поэтому победу на фестивале «Быка» можно рассматривать как большой аванс молодому автору, которому пора строить новый мир, а не копаться в развалинах старого».
Антон Долин, «Медуза»:
«Как другие дебютанты того же поколения, Дарья Жук в «Хрустале» (там тоже играл Борисов) и Кантемир Балагов в «Тесноте», молодой режиссер по-своему всматривается в то десятилетие, откуда родом он сам, и пытается прочитать, понять его через призму современности.
Почему 1990-е так жестоки и так прекрасны? Откуда берется ностальгия по эпохе, которая оставила столько шрамов? Это стокгольмский синдром или переосмысление пропагандистского стереотипа? И вина, и заслуга «Быка» в том, что определенного ответа на проклятые вопросы он не дает.
Вместо этого он без страха и рефлексии пытается встроиться в уже мифическую линейку фильмов о забубенных головах с пистолетом в одном кармане и мобилой в другом: «Брат», «Бригада», «Бумер». Любопытно, почему они все называются на «б»? Как будто российское кино в своей неудавшейся попытке осмыслить недавнее прошлое так и не продвинулось дальше второй буквы алфавита».
Зинаида Пронченко, «Кино ТВ»:
«Бык» заканчивается новогодней речью Бориса Николаевича Ельцина от 31.12.99. Президент устал, президент ушёл. Камера скользит по заплаканным физиономиям телезрителей. У них только что первое лицо попросило прощения. Кто попросит у нас, за следующие 20 лет? Глупо ждать от российских кинематографистов подобных вопросов к городу и миру, они же заняты искусством, а ему нужна дистанция, они вынужденно запаздывают за реальностью».
«Малышка зомби»
Гордей Петрик, «Афиша-Daily»:
«Малышка зомби» — не фильм, в котором нужно искать стройную авторскую позицию, а, наоборот, документ сомнения. Бонелло — не пророк, и он слишком белый, цисгендерный и мужчина для того, чтобы стать пророком. Он позволяет себе над этим иронизировать. В его ранних фильмах присутствовала элегия, ностальгия по неувиденному былому, желание попасть мир, где кристально ясно, за что бороться и за что ты борешься сам.
То, что революция уже потерпела свой крах, он понял, снимая дебютного «Порнографа». И его последний миниатюрный фильм, как, впрочем, и масштабная позапрошлогодняя «Ноктюрама», спокойно и без какой‑то ощутимой надежды констатирует перечень симптоматичных для времени ситуаций и фактов, не давая им ангажированной оценки.
Главное, что точно может сказать Бертран Бонелло: в условиях политической турбулентности, когда никому по большому счету ничего не понятно, зомби — это норма».
Алиса Таежная, «The Village»:
«Бертран Бонелло больше всего известен в России как режиссер одного из самых достойных байопиков новейшего времени — «Сен-Лоран». Фанаты ценят режиссера за «Дом терпимости» о борделе на рубеже веков и «Париж — это праздник» о группировке тинейджеров, совершивших теракт. «Малышка Зомби» — красивый, медленно развивающийся и совершенно магический по ощущениям фильм (особенно если смотреть его в кинозале) — заплыв в большую историю: с постколониальным чувством вины, воссозданием мифологии дальних мест и альтернативной реальностью страдающих призраков, отвечающих за чужие грехи».
Антон Долин, «Медуза»:
«Малышка зомби», если формулировать кратко, — фильм о цене свободы, возведенной в национальный символ и абсолют. О том, что блага цивилизации не сделали человека более счастливым, но и отказ от них не гарантирует гармонии. А еще о том, что каждый из нас, сколь бы современным и независимым себя ни считал, в конечном счете — зомби, маленькая незаметная шестеренка грандиозного механизма подчинения и власти».
«Божественная любовь»
Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:
«Это скорее печальный, чем злой, очень декоративный, медленный, чувственный фильм — освещенный неоном, переливающийся розовым и голубым, бесформенный: первый акт, скажем, занимает две трети хронометража. Неподвижная, как правило, камера бесстрастно разглядывает тела, любуется модернистской архитектурой, находя в заполненных людьми композициях все новые знаки одиночества и отчуждения.
Маскару (или его оператор Диего Гарсиа, который до этого снимал для Рефна, Лозницы, Рейгадаса и Вирасетакуна) — безусловно, талантливый художник.
Насколько он хороший писатель — другой вопрос. Тут много интересных идей, но метафоры часто грубоваты — чего стоит история со щеночками, — а при этом в ключевых местах сценария оставлены раздражающие двусмысленности».
Зинаида Пронченко, «Кино ТВ»:
«Абсурдистские метафоры в «Божественной любви» не имеют ничего общего с наглядностью социального пафоса «Лурда» Джессики Хаусснер или «Счастливого Лазаря» Аличе Рорвахер. Перипетии сюжета суть набор доказательств как существования Бога (то есть надежды), так и обратного (то есть негативной теологии). Другая, вроде очевидная, но не утерявшая актуальности мысль Маскару заключается в том, что практика и теория даже у глубоко верующего человека рано или поздно вступят в конфликт.
Патриотизм как разновидность вредного идеализма — такая же религия, прибежище отчаявшихся в существовании справедливости.
Следование его заповедям моментально превращает адепта добра в экстремала и даже террориста. Если твоя страна идёт не туда, куда хочется тебе, с ней можно и развестись, как сделал муж Жоаны, узнав, что долгожданный плод их совместной любви совсем на него не похож».
Анна Филиппова, «Искусство кино»:
«Клерикальное государство, описанное в фильме, вообще очень технологично. При входе в здания установлены рамки, на которых отражается номер человека, его семейный статус и наличие/отсутствие беременности. Консультацию пастора можно получить, не выходя из машины. На пляжах проводятся христианские рейвы, где под синти-поповые биты танцующие славят Христа, что вообще-то не является такой уж и фантазией: конвенции американских евангелистов проходят на огромных стадионах и сопровождаются концертом христианского рока. Как говорится, продвинутый Господь для продвинутых господ».
«Свет моей жизни»
«Наверное, можно сказать не соврав, что мы все это сто раз видели: фантазируя на тему малобюджетного апокалипсиса, люди приходят примерно к одним и тем же невеселым идеям. Но откровенная сентиментальность этого нарочито простого, где‑то смешного (скажем, речь героя про пестики и тычинки), где-то жестокого фильма действует безотказно, и он дарит вроде бы элементарное, но от того не менее драгоценное утешение. «Я люблю тебя до солнца и обратно 30 000 раз» — вот тебе и «конец гребаного мира».
Алексей Васильев, «Кино ТВ»:
«В «Свете моей жизни» псилоцибиновые шатания двух потерянных в лабиринте пустыни из «Джерри» Ван Сента смыкаются с трансцендентным кино «Манчестера у моря», с его миром замкнутых мужчин и упрямо уткнувшихся крышами в непроглядное от облаков и мороси небо домов, брошенных женщинами.
Аффлек, теперь это видно, не просто органично вписался как актёр в мир тех бескомпромиссных фильмов — он слушал уроки их создателей, смотрел европейскую классику, которой они вдохновлялись: Тарковского, Бергмана, Белу Тарра.
Он даёт времени в бесконечно длящихся кадрах течь, пока оно не умрёт само собой, вместе с косноязычно, с запинками рассказанными самопальными сказками и воспоминаниями — как у Тарра. Он с протестантской скупостью Бергмана обирает себя в выразительных средствах, чтобы обнажить, ободрать материю пока, кто знает, в ней не забрезжат признаки Бога — или его отсутствия. Что ж, трансцендентное кино снова ко двору — как завещал и мастерски доказал в своём недавнем «Дневнике пастыря» Пол Шрёдер».
«Пацаны»
Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:
«Концепция «Пацанов» — мир, в котором супергероям не чуждо ничто человеческое до такой степени, что они фактически превратились в злодеев, — может показаться не самой оригинальной, но на самом деле это придумано весьма остроумно.
Корпорация «Воут», которая здесь занимается многомиллиардным супергеройским бизнесом — фильмами, рекламой, мерчендайзом, а также ежедневным расписанием реальных суперменов, — является, собственно, империей зла.
Иначе говоря, это комикс про то, что условная компания «Марвел» (с которой Эннис, разумеется, много лет сотрудничал) — и есть главный суперзлодей».
Татьяна Алёшичева, «Кино ТВ»:
«Фанаты оригинального комикса, как водится, остались недовольны тем, что экранизация смягчила многие рискованные моменты. Например, настоящая Мейв была не героиней драмы с поволокой во взгляде, а алкоголичкой, которая держит раба и устраивает оргии. А Старлайт при поступлении в команду пришлось иметь дело не с одним мерзавцем-«Вайнштейном», а со всей Семёркой — бр-р-р. Но для зрителей, чей дозиметр жести настроен не так радикально, таких моментов экранизации, как оторванные руки или снаряд в заднице одного из суперов, оказалось более чем достаточно. Дело тут не в соответствии букве оригинала — сериал всё равно вышел по-настоящему беспощадным по отношению к базовым общественным установкам: нашему консерватизму и глуповатой, доверчивой очарованности шоу-бизом».
Егор Москвитин, «Медуза»:
«Главная заслуга спродюсированных комедийным актером Сетом Рогеном «Пацанов» в том, что им удается быть одновременно и смешной сатирой, и мрачной драмой.
В каждой серии — много гэгов, высмеивающих и культ супергероев, и бизнес корпораций, и нравы звезд. Еще «Пацаны» — это депрессивная антиутопия, в которой маленькие люди раз за разом проигрывают власти.
Отец уговаривает сына взять денежную компенсацию за гибель невесты, потому что «мы не бойцы и никогда не были бойцами». Злодей, убивший девушку в ДТП, кокетливо жалуется, что фрагменты ее тела попали ему в рот. Насильник подшучивает над жертвой. А любой искренний бунт Старлайт пиарщики Vought тут же превращают в рекламный ход, зарабатывая на ее протесте. Но она продолжает верить, что систему можно изменить изнутри».
«Охотник за разумом»
Станислав Зельвенский, «Афиша-Daily»:
«Тон сериала, его палитру, в том числе, в буквальном смысле — ах, эти моменты, когда ты начинаешь подозревать, что у всех персонажей гепатит, — по-прежнему задает Финчер. Но у него появилась серьезная конкуренция. Пару серий в центральной части поставил преступно недооцененный австралиец Эндрю Доминик («Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса», «Ограбление казино») — там своя энергетика, побольше юмора, и они ничуть не хуже (у Доминика как раз Мэнсон и много доктора Карр, Финчеру всегда лучше удавались мужчины). А весь большой финальный отрезок про убийства детей в Атланте отдали Карлу Франклину, 70-летнему ветерану неонуара («Один неверный ход», «Дьявол в голубом платье»), прекрасно чувствующего эстетику B-movies и провинциальной черной Америки».
Алексей Филиппов, «Искусство кино»:
«Публичность, даже шире — медийность, — одна из ключевых тем второго сезона «Охотника за разумом» (Mindhunter) Дэвида Финчера — производственной драмы про потаенные травмы общества, изнуренного войнами, недомолвками, политическими махинациями и банально множащейся социальной несправедливостью. Свой публичный образ педантично стараются формировать некоторые серийные убийцы, в расследования то и дело влезает политика, опасающаяся, что известия о массовых смертях породят в народе панику, а вместе с тем — скажутся на доходах города или штата, наконец, с ФБР спрашивают по всей строгости святой веры в торжество добра: начальство — с позиции эффективности, обыватели — в надежде, что можно будет спать спокойно».
Ольга Касьянова, kino-teatr.ru:
«Интересно, что центральным героем при этом оказался Билл Тенч, самый «нормальный» персонаж: он занимает главное место на постере, его «разговор двух отцов» о воспитательных методах с Чарльзом Мэнсоном становится композиционным и смысловым центром сезона.
Классическая история о борзом новичке в глаженном галстуке перераспределяет вес и превращается в рассказ об очередном старшем поколении, которое, несмотря на благие намерения и конское трудолюбие, теряет своих детей (включая Форда) из-за ошибок системы, предубеждений культуры и собственного невнимания.
Было бы здорово, если по этой логике в третьем сезоне в центр встала Венди Карр – ее мнимый архетип «принцессы маньяков», списанный с передовых исследовательниц психопатов и усвоенный в фильмах вроде «Имитатора», скрывает бездну драматургических возможностей».
"
