«В пасти безумия»: лавкрафтовый метапокалипсис Джона Карпентера
От Редакции. Сегодня к нашему вниманию — разбор замечательного фильма Джона Карпентера «В пасти безумия». Это одновременно и мрачный weird нео-нуар, под стать «Сердцу ангела» или «Тёмному городу», и по-прежнему лучшее киновоплощение Лавкрафта (хотя не экранизация какого-то из произведений), и одна из лучших киноверсий конца света. Да и просто отличное кино для уикэнда, когда в календаре на кухне 23-е сентября, а год всё так же 2023-й, со всем причитающимся эсхатологическим нагаром.
Месяц назад у нас как раз была большая статья ко дню рождения Г.Ф.Лавкрафта, а перед тем, 23 июля, о жизни и творчестве Р.А.Уилсона. В некотором смысле перед вами их эхо или послесловие, — но можно обойтись и без знакомства с ними. А вот фильм, конечно, нужно посмотреть перед прочтением, если вы вдруг ещё этого не сделали (разумеется, в статье не то что спойлеры, а подробный анализ сюжета). И пересмотреть тоже полезно — оно ныне смотрится куда актуальнее, чем 30 лет назад.
(TITLE SEQUENCE)
В годы выхода «В пасти безумия» популярности не снискал (принимая во внимание сюжет, так и хочется добавить – «наше счастье!»), и был оценён по достоинству много позже.
Созданный в 1994 году, он считается одним из ранних (хоть и не первым) «мета-хорроров», построенных на самокомментировании и манипуляциях с «четвёртой стеной»: «Новый кошмар Уэса Крейвена» опередил его буквально на пару месяцев, до великого «Крика» оставалось пара лет, а уж до «Хижины в лесу», которая затрагивала похожие темы (аудитория как божества, требующие жертв, и т.д.) – пара десятилетий.
И при всех внешних сходствах, в карпентеровском шедевре эти темы рассмотрены совсем иначе, чем у его коллег. «Крик» был удачной попыткой понять магию жанрового кино и заодно её, утраченную было, вернуть. «Новый кошмар» и особенно «Хижина» комментировали социально-медийную сторону вопроса – особенно сложные отношения творческих людей с их аудиторией. А вот режиссёр «В пасти безумия» вовсе не имел в виду «общественный» ракурс, медиа здесь – просто некий plot device, и уж точно перед нами не морализаторское и не сатирическое высказывание:
На самом деле это не сатирический фильм, но он основан на идее, что Саттеру Кейну говорят, что писать, эти существа из потустороннего мира, ну и когда люди читают этот материал, они становятся одержимыми, параноидальными шизофрениками и бегают с топорами, убивая людей. Так что в этом смысле, да, здесь используется нелепая предпосылка о том, что телевидение, фильмы и книги могут создавать убийц. Надеюсь, это не первое, что придёт людям на ум. Надеюсь, вы будете кричать, а не думать.
Вот и не будем. В конце концов, социальной критикой Карпентер занимался в других произведениях – «They Live», например. Хотя перекличку с этим произведением тут увидеть нетрудно – как и с другими его фильмами. Кстати, он с той поры, вроде бы, так и не создал ничего особо выдающегося – так что это кино оказалось своеобразным итогом – этакая «карпентериана» по следам творческого пути. Мы видим тут и тварей со щупальцами из «Нечто», и сатанинский китч «Князя Тьмы», и безумных убийц c топорами, напоминающих о «Хэллоуине», и даже тень ещё не снятой на тот момент «Деревни проклятых». Как и большую любовь режиссёра к классике жанрового кино – от «Куотермасса» и «Сумеречной зоны» до итальянских хорроров Фульчи и компании.
Но это что касается изобразительных средств. А вот сюжетно-идейная часть… Тут ближайшие на тот момент аналоги, пожалуй, найдутся в литературе – парадоксы реальности и странные петли стали популярными как минимум со времён Филипа Дика и Р. А. Уилсона, а зародились и того раньше. Равно как и мысль, что иногда эти петли могут затянуться с весьма печальным итогом, превращая подобные истории в психоделические кошмары.
Важнейшая линия фильма это взаимодействие автора и его творений, и тут часто и небезосновательно вспоминают Стивена Кинга, но главным вдохновителем и для сценариста Майкла де Люки, и для Карпентера был, конечно, другой мастер ужасов – Говард Лавкрафт. Влияние Лавкрафта настолько велико, что «В пасти безумия» выглядит порой как отчаянный оммаж и странное love letter писателю. Интересно другое: это одно из немногих произведений, уловивших и творческий принцип, и производимый Лавкрафтом эффект, и даже его парадоксальные психологические мотивы.
Вот где-то тут мы и начнём. Под крик «Я не безумен, вы слышите? Не безумен!», доносящийся из больничной палаты.
(PROLOGUE)
Завязка, в которой главный герой начинает рассказ, будучи в дурдоме – самый классический лавкрафтовский троп («Дагон», «Крысы в стенах» и т.д.). Герой этот почти всегда – одинокий человек, часто погружённый в себя, сводящий социальные контакты к минимуму, необходимому для обеспечения жизни. И вот он перед нами: Джон Трент, страховой следователь, прожженный циник и твердокаменный рационалист. Специализируется на раскрытии всевозможных мошенничеств. Людям не верит ни на йоту – профессия такая, а что вы хотели. Очередной заказ: найти писателя Саттера Кейна, автора чудовищно популярных романов ужасов – найти заодно с его новым шедевром. Предыдущие романы, между прочим, называются так:
«Ужас Хоббс-Энда» («The Hobb’s End Horror»), «Тварь в подвале» («The Thing in the Basement»), «Шепчущий из тьмы» («The Whisperer of the Dark»), «Крадущийся вне времени» («Haunter out of Time»), «Кормёжка» («The Feeding») и «Дышащий туннель» («The Breathing Tunnel»).
Любой знакомый с творчеством Лавкрафта сразу узнает их прототипы: чуть замаскированные «Ужас Данвича» («The Dunwich Horror») и «Тварь на пороге» («The Thing at the Doorstep»), минимально изменённый «Шепчущий в темноте» («The Whisperer in Darkness»), легко угадываемые «Тень вне времени» («The Shadow out of Time») и «Крадущийся во тьме» («The Haunter of the Dark»). А также, чуть более условно, «Праздник» («The Festival») и «Затаившийся страх» («The Lurking Fear»).
В сети сейчас можно найти и обложки и даже официальные (прямо по фильму) синопсисы ко всем этим книгам (Кейна, а не Лавкрафта) – включая и ту самую, последнюю, из-за которой всё и завертелось. Название пропавшей вместе с автором рукописи такое же, как у фильма, о котором мы говорим – «В пасти безумия» («In the Mouth of Madness»). В оригинале здесь тоже двойной привет Лавкрафту – сразу и «Хребтам Безумия» («At the Mountins of Madness») и «Тени над Иннсмутом» («The Shadow over Innsmouth»).
Как мы вскоре узнаём, предыдущие книги Кейна уже вызывали обострения всяких психических расстройств (в чём очень быстро убеждается сам Трент), но вот новая – просто сводит с ума при первом же знакомстве. И это, конечно, напоминает о другой знаменитой книге из окололавкрафтовских кругов – «Короля в Жёлтом» из цикла произведений Роберта Чамберса. Цикл назывался тоже «Король в Жёлтом», так что, возможно, ещё у Чамберса намечена если не «странная петля» то, как минимум, саморефлексивность, на которой построен и карпентеровский фильм.
Итак, Джону Тренту нужно разыскать Саттера Кейна – тот должен был сдать свой окончательный и бесповоротный литературный кошмар в издательство, но бесследно исчез. Издательство, кстати, называется не абы как, а «Arcane Publishing», что перекликается не только с фамилией своего главного автора (Cane), но и со знаменитым Arkham House из нашей реальности.
В компанию Тренту дают редактора кейновских опусов Линду Стайлс. Линда девица весьма симпатичная, однако Джон Трент не обращает на неё внимания, и если и пытается прощупать «личные границы», так только чтобы поскорее выведать нужную информацию. Это, в общем, уже сообщает нам много интересного о нашем герое. Он, конечно, почти классический персонаж (нео)нуара, циничный одиночка, который курит сигареты одну за другой, проводя вечера со стаканом виски, но не очень-то падкий на роковых красоток. Похоже, нашего прожжённого циника и рационалиста подобные глупости тоже не интересуют – как, кстати, и персонажей Лавкрафта, так что перед нами тот редкий случай, когда «лавкрафтовское» кино остаётся верным духу первоисточника, и обходится, слава Азатоту, без внедрения романтических и эротических линий.
Роль femme fatale для Трента играет скрытая реальность, которую он раз за разом разоблачает в рамках очередного дела – и которая, вполне в духе нуара, однажды обернётся совсем не той, чем казалась. И тогда Джон Трент капитулирует, но перед тем как он, а вместе с ним и мир, окончательно ухнет в бездну, ему предстоят несколько крайне примечательных – и поучительных – поворотов.
(FIRST ACT)
Джон с самого начала уверен, что всё происходящее – подстава, спектакль, актёрская игра. Тем не менее, книги Кейна он честно купил и прочитал, и оценил их жуткий дереализующий эффект. Разумеется, все эти видения, а также сгущающуюся вокруг дичь, вроде бывшего агента Кейна, напавшего на него с топором, он трактует с материалистических позиций. И сам не замечает, как попадает в ловушку.
В какой-то момент он замечает нечто интересное на обложках романов (Саттер Кейн занимался оформлением самолично). Что там за странные красные линии? Некая скрытая структура? Пытливый аналитический ум тут как тут, и вот уже Джон Трент, вооружившись ножницами, разрезает по этим линиям обложки, складывая из обрезков карту. Карта указывает местоположение городка Хоббс-Энд – где-то в Новой Англии, как Данвич, Аркхам или Инсмут из лавкрафтовских произведений. Пусть романтика и вера в людей нашему герою чужды, зато он всегда может раскопать скрытые мотивы и обнаружить невидимую структуру. В итоге он оказывается в ситуации, подобной герою «Тени над Иннсмутом», засмотревшемуся на структуру древней тиары в одном музее – но, конечно, не знает этого, как и того, что спонтанно применённый метод нарезки очень скоро приведёт его прямиком в «студию реальности».
То, как развиваются дальнейшие события, может даже служить предупреждениям любителям «хакнуть реальность»: вот как бывает, когда волею случая или собственной изобретательности человек оказывается в ситуации, в которой ему остро недостаёт таких качеств, как гибкость, мудрость и чувство юмора. Как и многие конспирологи и прочие любители «соединять точки в правильном порядке, чтобы увидеть большую картину»,
Джон Трент уверен, что вот-вот выведет всех на чистую воду, а между тем пресловутое Гибельное место, Chapel Perilous, очень скоро распахнёт свои двери. В данном случае оно будет выглядеть как самая настоящая Чёрная церковь, но перед тем, как попасть в это средоточие кошмара, Трент сделает ещё ряд принципиальных ошибок.
Например, момент попадания в Хоббс-Энд он благополучно проспит. По дороге туда ему и Стайлс встретится всякая дичь (особенно впечатляет жуткий велосипедист, прямиком откуда-то из фильмов Линча), но сам пролёт над бездной (буквально) наш агент-разоблачитель не заметит, и очнётся уже на месте. Затем парочка вписывается в отель Пикмана (очередной и далеко не последний привет Лавкрафту), и тут дела примут совсем дурной оборот.
Всё выглядит так, будто Трент и Стайлс оказались буквально внутри книг Саттера Кейна. За стойкой регистрации в отеле сидит та самая миссис Пикман, которая в Ужасе Хоббс-Энда превратилась в обросшую щупальцами тварь, и даже доска в нужном месте, как и было написано, скрипит. На улицах – одержимые злом дети из «Кормёжки». На стене отеля странная картина, при каждом новом взгляде немного новая…
Стайлс всё более настаивает на том, что, видимо, творчество Кейна начало замещать реальность, а Трент призывает к рассудку – дескать, не путай реальность с вымыслом. Но его попутчица ещё во время поездки заметила: реальность – это то, что мы рассказываем друг другу в качестве таковой. А стоит большинству поверить иным рассказам – и здоровые с безумцами могут поменяться местами: сам не заметишь, как окажешься в обитой мягким палате…
Конечно, это всё никуда не годится, это бред, или постановка, или ещё что, но мы не в книге: «это – реальность!», твёрдая как вот этот стол… но тут за окном обнаруживается Чёрная церковь, а это уже ну совсем как в романе, и подделать такое было бы непросто… Джон Трент цитирует описание из соответствующей книжки Кейна:
This place had once been the seat of an evil older than mankind and wider than the known universe.
и вот тут самое время заметить, что эта строчка взята без изменений из «Крадущегося во тьме», последнего рассказа Лавкрафта, и описывает там, как ни удивительно, Чёрную церковь, одержимую древним злом. Именно в ней лавкрафтовский герой по имени Роберт Блейк нашёл таинственный кристалл, Сияющий Трапецоэдр, призывающий того самого «Крадущегося» – аватара древнего божества Нйарлатхотепа, Ползущего хаоса.
Вскоре Стайлс и Трент тоже попадают внутрь Чёрной церкви, где сталкиваются лицом к лицу с Саттером Кейном.
(SECOND ACT)
Как уже можно догадаться, Кейн – это своеобразная киноверсия Лавкрафта. При этом выглядит он почти как Остин Осман Спейр (что, наверно, случайное, но интересное совпадение), а популярен и влиятелен намного больше, чем Стивен Кинг (о чём Лавкрафт не мог при жизни и мечтать).
Или даже так: если бы Лавкрафту да популярность Кинга, а Спейру влияние и контроломанию Рона Хаббарда – вот и вышел бы Саттер Кейн.
А ещё точнее вот как: реальный Лавкрафт был фигурой, как мы знаем, очень противоречивой. В нём хитрым образом уживались могучее воображение и талант мистификатора (благодаря которым сумел-таки заколдовать многие поколения, размыв грань между реальностью и фантазией), и рационалистически-невротичный, полный предрассудков ум образованного и одинокого джентльмена из Новой Англии.
Ему часто и, в общем, небезосновательно приписывают мизантропичный, пессимистичный и апокалиптичный взгляд на мир. Но всё-таки он не был настолько мрачным и циничным человеком, каким его иной раз представляют. А вот оба героя фильма Карпентера – это примерно то, как нередко видят Лавкрафта и его хмурые поклонники, и его критики. В общем, Саттер Кейн и Джон Трент это и есть два полюса личности Лавкрафта, доведённые до крайности.
Трент – усталый циник, рационалист и пессимист – прямо заявляет:
Lady, nothing surprises me. We fucked up the air, the water, we fucked up each other. Why don’t we finish the job… by just flushing our brains down the toilet?
Ну, вы знаете эту песню: мир обречён, его заполонили ничтожные и малоприятные существа, претендующие на звание венца творения, так что туда ему и дорога. Так сказать, пассивно-аналитическое принятие мрачной перспективы, частенько выдаваемое за многоопытность.
Кейн, напротив, активен и синтетичен, недаром фамилия его звучит почти как Cain, то есть Каин. Архетипичный бого- и иконоборец, проклятый поэт, у которого есть special plan for this world, понятное дело, ничего хорошего тоже не сулящий. На смену ничтожным людишкам скоро придут его, Кейна, новые издатели – те самые Old Ones, лавкрафтовские Великие древние. Ну, или не совсем лавкрафтовские? Ведь в один из самых ярких и сильных моментов фильма мы можем прочитать обрывки кейновской книги, и видим там имена Thuqalan, Kashakaral, Solarus-(?), вместо знакомых и родных Cthulhu, Shub-Niggurath, Yog-Sothoth… Конечно, это несущественно – нам и понятно, кто имелся в виду, и выглядят эти кошмары, мелькая на доли секунды, вполне узнаваемо, а вполне привычный Хтулу даже засветился на обложках кейновских книг.
А сам Саттер Кейн это, получается, аватар Нйарлатхотепа – извращённая версия «высшего Я», Святого ангела-хранителя, своеобразную аудиенцию с которым проходит Джон – как удостоился её и Роберт Блейк в лавкрафтовском рассказе. Роль Сияющего Трапецоэдра здесь играет магическая Книга – рукопись «В Пасти безумия», последнего романа Кейна. Как и в случае с Трапецоэдром, достаточно лишь посмотреть в неё, и…
(THIRD ACT)
…и кошмар приобретёт уже вполне «филипдиковские» признаки. Тренту ясно дают понять, что не только весь его привычный мир, но и лично он сам – вымысел Кейна. «Я мыслю – следовательно, ты существуешь». Всё оказывается почти так, как Джон и привык считать: мир детерминистичен, «это – реальность», люди – просто «людишки», роботы, марионетки, и всюду царит обман. Почти – потому что есть одно отличие. Мир не бессмысленный, но смысл, открывающийся за ним, чудовищен. В его, Трента, реальности и правда не осталось «свободы воли», а лишь детерминизм – проблема только в том, что он уже не лапласовский, а лавкрафтовский. Как остроумно заметил один из рецензентов фильма, «Трент хотел быть шестерёнкой в механизме, но мир теперь не механизм, а осьминог».
В упорном стремлении видеть Вселенную предсказуемой и контролируемой Ego нашего героя терпит крах и капитулирует перед Self – а что там представляет собой эта Самость, мы уже знаем. Так что все попытки покинуть Хоббс-Энд замыкаются в безвыходный бэд-трип, кружение по предзаписанной вселенной, автор которой местный Палмер Элдрич (eldritch в том самом смысле, лавкрафтовском) – и вот он, момент истины. Пока отчаявшийся Джон верещит что «это не реальность!», Кейн буквально разрывает ткань этой самой реальности вместе с собой и всеми декорациями, и за изнанкой в виде гигантской страницы (на которой мы и читаем имена всех этих Кашакаралов) открывается чёрная-пречёрная бездна. Из бездны неотвратимо возбухают они, а Линда Стайлс в это время зачитывает соответствующее происходящему место из кейновской рукописи, с фразами вроде «illimitable gulf of the unknown», «carrion black pit» и «unholy abomination». Зачитываемый текст представляет собой нарезку из рассказов Лавкрафта – в первую очередь, «Крысы в стенах» и «Изгой».
Ну а поскольку Джон Трент это не пелевинский граф Т., и не опытный психонавт-«метапрограммист» из книг РАУ, то и идею, согласно которой вся его жизнь, в некотором смысле – вымысел, он принять не готов совершенно. И это его последняя ошибка. Или он сможет признать иллюзорную природу реальности, или окончательная реальность будет навязана ему извне (кажется, где-то здесь уместно будет упомянуть имя Хоронзон). Но циничный агент слишком долго был занят отрицанием какого-либо глубокого смысла, так что смысл ему вменили, но в разверзнувшихся обстоятельствах уже поздно учиться плавать. Как сказал сам Карпентер:
Всё довольно странно, но, в итоге, возникает вопрос о том, кто сошёл с ума: Трент или весь остальной мир. Это может показаться пессимистичным, но к этому моменту фильм становится настолько абсурдным, что…(смеется) Да, в этом есть определенная доля пессимизма.
По сути, весь мир в фильме и крутится вокруг главного героя, и представляет inner space, проекцию его психики вовне. Все немногочисленные персонажи вполне плодотворно трактуются как экстернализации его психических структур, можно даже по Юнгу: глава издательства как Персона, сошедший с ума агент Кейна – Тень, сам Кейн, как уже сказано – Самость, ну а Линда Стайлс, конечно – Анима. В свете этого всего развитие событий не то, что неудивительно – это закономерный сценарий неудавшейся, провальной индивидуации.
Нечто похожее потом обнаружится, например, у Гранта Моррисона в «Аннигиляторе», комиксе, полном космического «лавкрафтовского» мрака – но там речь пойдёт всё-таки о превратностях творческой реализации. А вот страховой следователь Трент не занят творчеством вообще – он занимается «деконструкцией», отрицанием и развенчанием. Применяй он это сугубо в рамках профессиональной деятельности – всё было бы хорошо, однако он относится так ко всему миру. Потому за «инфляцией эго» последует финальный акт: апокалипсис, окончательный демонтаж сцены. «Реальность» рухнула в результате недопустимой операции – и мир Трента превратился в синий экран.
И вот оказывается, что – конечно же – никакого Хобс-Энда не было. Зато Кейн никуда не делся (и в замечательнейшем эпизоде напоминает, что теперь это он – Бог). Хуже того, как выясняется, не было и нет Линды Стайлс: её, непринятую Аниму, столь же увечную, как эго и Самость, в итоге просто вычеркнули за ненадобностью. Зато кошмарная книга, несмотря на все попытки её уничтожить, благополучно и давно доставлена – лично Трентом – в издательство. По ней даже успели снять кино, с понятно каким названием. Остаётся разве что уподобиться своей Тени, повторив поступок того самого сумасшедшего агента из начала фильма и обрушив топор на чью-то голову: «ты читаешь Саттера Кейна?».
Дальше психушка – номер палаты 9, точно как в отеле Пикмана, – и вот мы вернулись к прологу. Изрисованные крестами все доступные поверхности, и чувство, что вот в этой суррогатной утробе теперь – хоть какое-то спасение, ибо мир снаружи окончательно превратился в кошмар. Реальность, твоя реальность – это в первую очередь то, что ты всю жизнь рассказываешь себе и другим. Believe me, the sooner we’re off the planet, the better – вот так звучала версия реальности, которую Трент озвучивал Стайлс. На что та заметила, дескать, звучишь ты в точности как Кейн. Ну что ж, теперь можно огласить вердикт, закономерный итог персональной реальности Джона Трента:
Every species can smell its own extinction. The last ones left won’t have a pretty time of it. And in ten years, maybe less the human race will just be a bedtime story for their children. A myth. Nothing more.
Скорлупа больничных стен, конечно, тоже продержится недолго: «треснет кора, а под ней ни хера – немота, темнота, пустота»… И вот ветер гуляет по опустевшей психлечебнице, будто по разрушенным храмам Белиала… Сквозь помехи в радиоприёмнике обрывки репортажей: ползучий хаос наступающий, эпидемия насилия, жуткие мутации… это полный пиздец, господа… чудовищный запах… чувства преобразились… рама треснула, поддалась… Йа.. нгай.. йгг…
Потрёпанные афиши на улицах, превратившихся в панораму конца света. New Line Cinema представляет: «В пасти безумия», в главных ролях Джон Трент и Линда Стайлс, по сценарию Майкла де Люки, режиссёр Джон Карпентер. Есть известная легенда о том, что во время смерти вся предыдущая жизнь проносится перед глазами, как кино… так что осталось взять ведёрко попкорна, и в пустом зале, где на экране идёт тот самый фильм, что мы только что видели, смотреть из второго ряда прощальный парад планет.
А крики героя с экрана (Это не реальность! Не реальность! – Это реальность!) перебьёт только его же хохот в зале
…и даже обрывки радиосводок услышать вряд ли удастся, что ты.
– уж и сигнала нет.
(EPILOGUE)
Быть может, где-то там был у Джона Трента единственный шанс соскочить с этой истории, но, вероятно, его, как и нас, ждут просто титры, на которых его нынешняя жизнь и закончится – а если и начнётся потом новая, то вряд ли намного более радостная (libera te tutemet ex inferis!).
Но мы, хоть и смотрели тот же фильм, что и Трент, но всё же (надеюсь) из совсем другой позиции – так что титры для нас это просто буквы на экране. Кстати, исполнителей главных ролей (Сэма Нила, Юргена Прохнова и Джули Кармен) мы в этих титрах не найдём, там только второй план. Зато, досмотрев до конца, помимо стандартного дисклеймера (животные во время съёмок были под наблюдением специальной комиссии, и ни одно не пострадало), прочтём, что за действиями людей наблюдала «Межпланетная психиатрическая ассоциация», и было много убитых и раненых. Такие дела.
А потом, наконец, вынем голову из пасти безумия, и, если захотим, ещё раз окинем взглядом эту конструкцию и её место в культуре. Это даже и не мета-хорор, получается, а зверь куда страннее. Кто там в итоге кого придумал и наделил силой? Ну, Саттер Кейн, стало быть, сочинил эти жуткие книги, они стали популярнее Библии, потому что их читают и обсуждают, а значит, делают могущественными (идея не так чтобы сногсшибательная, и уже озвученная ранее The Beatles, а позже М. Мэнсоном). Однако он только думал, что сочинил всё сам – а на деле ему подсказали сюжеты те самые твари:
But they were telling me what to write… giving me the power to make it all real. And now it is. All those horrible, slimy things trying to get back in… They’re all true.
Но реальными эти old ones/new publishers станут только благодаря новой книге и фильму, которые принесёт в мир Трент, которого придумал Кейн, про которого фильм снял Карпентер, а мы его посмотрели и обсужда… Нет, хватит. Мир вокруг, вроде, не синий, и на том спасибо.
Конечно, апокалиптические истории почти всегда обладают своеобразным очарованием и катарсическим оттенком – вот и здесь так. Всю дорогу Карпентер умело переключает регистры – то наводит совершенно линчевской жути (нет, всё-таки этот велосипедист с карточным джокером в спицах. ), то подкидывает отменного чёрного юмора – которого, кстати, у Лавкрафта почти никогда не было. Ну а в финале переживание экзистенциального угара, когда весело и страшно, становится вдруг вовсе не безысходным, а освобождающим – и где-то здесь нам тоже, пожалуй, пора заканчивать этот обзор и пробуждаться окончательно.
А напоследок, на титрах – ещё немного примечательных фактов.
(END CREDITS)
Помимо книг Лавкрафта, сценарист Майкл де Люка вдохновлялся опытом жизни в Нью-Йорке, точнее, трущобами, которые он ежедневно пересекал на пути домой из офиса New Line Cinema:
По ночам там было довольно страшно, и я начал думать: «А что, если все эти бродяги — часть потустороннего заговора с целью заменить человеческую расу?» Ну и объединил это с мифом Лавкрафта о расе древних существ, которые когда-то контролировали землю, а затем были изгнаны и с тех пор пытаются пробиться обратно. С этого всё началось, а последним, что пришло в голову, была идея о писателе, который похож на комбинацию Стивена Кинга и Л. Рона Хаббарда — настолько популярный, что его фанаты составляют религиозный культ.
Рекламный слоган-тэглайн фильма звучал так: Lived any good books lately? Второстепенный персонаж с именем Дж. Трент фигурировал в книге «Король в жёлтом» Роберта Чамберса. Когда Трент в самом начале громко оповещает нас о том, что он не безумен, ему вторят обитатели соседних камер дурдома. «И я тоже» — говорит первый же из них. Это сам режиссёр Джон Карпентер. После того, как Кейн сообщает Тренту, что его любимый цвет синий, и весь мир на время синеет, а потом возвращается в нормальную цветопередачу, можно заметить, что глаза у всех или почти всех героев фильма именно этого цвета. Название города Хоббс-Энд сценарист фильма Майкл Де Люка позаимствовал из британского фильма о докторе Куотермассе – там это название загадочной станции метро, где был найден некий древний артефакт. Актёры, сыгравшие жутких обитателей Хоббс-Энда – Юрген Прохнов (Саттер Кейн) и Фрэнсис Бэй (миссис Пикман) за два года до этого вместе снялись у Дэвида Линча в «Огонь, иди со мной» в ролях столь же инфернальных персонажей – Лесника и миссис Тремонд. Их обоих можно видеть в знаменитой сцене сборища над Лавкой мелочей. В сценарии момент «откровения Кейна» предполагался более эпичным: Чёрная церковь должна была взорваться за спиной уносящего ноги Трента, и оттуда полилась бы чернее чёрного субстанция, уничтожающая реальность (в духе лангольеров), а в итоге в книгу засосало бы весь городок. Денег на этакие фокусы не хватило, так что обошлись более дешевым – но и более элегантным и эффектным решением. Ну и наконец. Сама Чёрная церковь, вдохновлённая последним рассказом Лавкрафта – не декорация, построенная для фильма. В её «роли» сняли реальную церковь, точнее, грекокатолический Спасо-Преображенский собор (Cathedral of Transfiguration). Находится он в Канаде, в провинции Онтарио, в городе под названием… Markham. "
